Борьба с собой, государством и обществом
«Гражданская инициатива» — российская правоцентристская политическая партия. В широких кругах она известна в первую очередь благодаря Ксении Собчак. Именно от данной партии известная журналистка и теледива участвовала в выборах президента 2018 года. В Алтайском крае реготделение партии номинально существует с 2013 года, но фактически все эти годы находилось в спящем режиме. Громких акций они не проводили, на выборах не побеждали. Юлия Алешина уверяет, что сможет реанимировать работу ГИ в регионе.
— Юлия, в какой семье вы росли?
— Начну издалека, потому что ваш вопрос подталкивает, будто причины трансгендерности — социальные. Не было папы, значит, ребенок будет геем или трансом... Такие нормы советской медицинской науки давно опровергнуты. Мировая наука уже доказала, что причина трансгендерности заключается не в социальном, а медицинском факторе. Человек не становится трансгендером, а рождается им. Ученые в Европе провели многочисленные исследования и доказали, что если в ходе беременности у мамы был большой стресс, то это может повлиять на ее организм и гормональный фон. В этом случае ребенок может родиться не совсем обычным. У моей мамы был такой стресс, и очень сильный. Ей поставили диагноз «рак» на шестом месяце беременности.
Родилась я в Барнауле, воспитывалась мамой и бабушкой. Жили мы в частном секторе. Мама много работала, а я проводила много времени с девочками. Это были мои друзья. С мальчиками я редко водилась, мне их игры были неинтересны. Помню, мне подарили машинку, я с ней поиграла недолго, поставила на полку и больше не брала в руки...
— Как пришли к тому, что ощущаете себя в другом теле и гендере? Как искали ответы на свои вопросы?
— Я озаботилась этим в подростковом возрасте. Не понимала, что со мной происходит, и решила не ломать голову. Погрузиться в учебу, плюс училась в музыкальной школе. Когда в 14 лет получила паспорт на мужское имя, списала все на переходный возраст и думала, что это пройдет. Школу окончила с золотой медалью. В то время мне хотелось носить женскую одежду, не стричься коротко, но меня к этому принуждали. Я не выделялась внешне. Только продолжала больше дружить с девочками. Но у меня есть один друг детства — парень, с которым мы сидели в школе за одной партой. Он полностью гетеросексуальный, но принял меня.
В моем подростковом возрасте из школ стали убирать психологов или сокращать их ставки. Обратиться было не к кому. В 17 лет я увидела передачу по телевизору на эту тему. Туда пришли трансгендерные люди и рассказывали о себе. Это отразилось в моем сердце. Я почувствовала: вот оно, они говорят про меня. Я поняла, что не одна такая, что такие люди есть и пол поменять возможно.
— В частном секторе в то время было много гопников. Вам не «предъявляли» что-то вроде: «Ты почему такой манерный?».
— Моя жизнь — это не история человека, который всегда успешен. Моя жизнь — это борьба с собой, государством, обществом. Такие вопросы были. Почему так себя ведешь? Почему манерный? Почему как баба? Да, я была белой вороной, но скажу, что всегда, на протяжении всей моей жизни, находились люди, которые меня поддерживали, помогали. В первую очередь я говорю о друзьях. Мне удалось нормально пройти этот период.
— Как и когда вы приняли себя?
— После просмотра той передачи я думала сразу заняться трансгендерным переходом, но близкие настояли, что сначала надо отучиться в университете. В АлтГУ я окончила два факультета: юридический как основной и второй, параллельно — психологии и педагогики. Я согласилась отложить задуманное, понимая, что не смогу сделать каминг-аут в вузе, не смогу ходить на пары в женском образе. Пришлось пойти на такую жертву. Хотя сейчас меня радует, что ситуация изменилась. Вижу в МГУ студенты открыто заявляют о своей трансгендерности, и за это их никто не отчисляет. Просто говорю «браво» такому профессорско-преподавательскому составу. Мне было бы интересно, если бы в нашем АлтГУ возник такой вопрос, как бы повело себя руководство.
Лет в 20 я начала говорить о своей особенности многим близким. В армию меня не взяли по состоянию здоровья, еще до смены пола. Не могу сказать, что у меня прям такая консервативная семья. Бабушка умерла, когда мне было 12 лет. У мамы есть доля консерватизма, но она по профессии учитель музыки. Поэтому часть демократии, либерализма и свободы мыслей в ней всегда тоже была.
Замужество — не самоцель
— Как происходил тот самый разговор с мамой? Один раз поставили перед фактом?
— Я начинала издалека, прощупывала почву. Было несколько бесед. Мы прошли через все этапы: шок, непонимание, отрицание и далее принятие. Среди друзей большинство тоже отреагировали нормально. Хотя в основном они гетеросексуальные люди. Я удивилась, но многие меня приняли и продолжают со мной общаться. Лишь одна девочка заявила, что смена пола недопустима. От нее пошел холодок, и общение сошло на нет.
— Что было потом?
— Самостоятельно изучила эту тему. Оценила все риски, плюсы и минусы. Стала обращаться к врачам, такие есть и в Алтайском крае. На тот момент у нас действовала Медицинская классификация болезней (МКБ) десятого пересмотра. Сейчас ВОЗ приняла 11-й. В десятом транссексуализм был в категории «психические расстройства». В новой классификации его перенесли в раздел «сексология» — «гендерное несоответствие». Но в то время мне пришлось обращаться к психиатрам. Они меня обследовали в Барнауле. Потом долгие беседы и тесты у психологов. До меня у них был всего один трансгендер, который родился девочкой, но ощущал себя мужчиной и захотел таким стать. Вскоре психиатры признали, что у меня нет психических отклонений. Это важно. Потому что психически нездоровому человеку никогда не разрешат сменить пол. К сожалению, в нашем обществе считают, что пол меняют только ненормальные люди. Дальше меня направили к врачу-сексологу, была медкомиссия. По ее результатам я получила необходимые справки, разрешение на смену пола и документов. Только на обследования у меня ушло полтора года. Как видите, у меня в паспорте не только женское имя Юлия, но и пол указан «женский».
— Насколько далеко вы зашли в смене пола с точки зрения хирургического медицинского вмешательства?
— Я готова отвечать на вопросы прямо и открыто. К тому же я политик... Но на все вопросы я вам сегодня не отвечу. Я останусь девушкой-загадкой. Мне важно было сменить пол и с точки зрения юридических моментов. Например, меня останавливает полиция и видит мужское имя и фотографию. Смена паспорта решает эту проблему.
— Вас влечет к мужчинам или женщинам? Думали о браке?
— Мне нравятся мужчины, и теперь мой брак с избранником не будет признан однополым. Я имею право его заключить. Но замужество для меня — не самоцель. Я никогда не буду вступать в брак ради штампа в паспорте. Если так сложится судьба, то почему бы нет, не произойдет — не расстроюсь.
От Евдокимова до правоцентристов
— Как и зачем пришли в политику?
— Впервые заинтересовалась политикой в 2004 году. Прочитала в местной газете, что Михаил Евдокимов баллотируется на выборы губернатора Алтайского края. Мне было 13 лет. И там проводилось сравнение с победой Арнольда Шварценеггера на аналогичных выборах в Калифорнии. Эта статья меня зацепила. С того времени я стала интересоваться этой сферой. В университетские годы активно работала в различных политических движениях. Агитатором, расклейщиком объявлений, разносила листовки, собирала подписи. В основном это были либеральные партии, но уже тогда я ощущала, что в России нет партии, которая мне близка.
До смены пола пробовала баллотироваться самовыдвиженцем в депутаты Барнаульской городской Думы в 2012 году. Я сама собрала нужное количество подписей, но меня не зарегистрировали из-за якобы брака в подписных листах. В ходе учебы в вузе я специализировалась в избирательном праве. Курсовые и дипломные работы касаются этого. Кстати, моим научным руководителем была председатель избирательной комиссии Алтайского края Ирина Акимова.
После неудачи на выборах 2012 года была горечь и досада, но потом я остыла и поняла, что борьба продолжается. Взяла паузу, занималась личными вопросами и кампанию 2016 года пропустила, хотя работала юристом на одну из партий. В 2020 году наткнулась на статью о политиках-трансгендерах во всем мире. Там рассказывали о США и ЕС. Я узнала, что там уже есть политики, депутаты и даже мэры-трансгендеры. Подумала, если это возможно там, то почему это невозможно в России? Меня вдохновили эти примеры.
Потом я поняла, что от партии идти легче, чем самовыдвиженцем. Нужна команда и единомышленники. Стала смотреть наши партии, которые соответствуют моим взглядам. Ознакомившись с их программами, я нашла «Гражданскую инициативу», которая больше всего соответствует моим взглядам. И решила стать ее членом.
— А не было так, что вы прошлись по всем партиям и примкнули к тем, кто согласился взять?
— Ни в коем случае. Есть партии, куда никогда не пойду по идеологическим убеждениям. Не буду называть их. «Гражданская инициатива» выступает против дискриминации по любым признакам, в том числе сексуальной ориентации. Мне это импонирует. Мы все разные и равные. Я написала письмо руководству. Сразу указала, что есть такой нюанс — я трансгендер. Но я не собираюсь себя выпячивать и делать на этом акцент. Не считаю это главным в своей политической деятельности. Меня очень тепло приняли. Я вступила в партию, и вскоре ситуация сложилась так, что предыдущий председатель реготделения в Алтайском крае решил полностью уйти из политики. И я пришла на его место в октябре этого года. Никакого свержения власти у нас в отделении не было. Руководство и члены партии сочли мой уровень образования и опыта работы в политике достаточным, чтобы доверить эту должность.
За интеграцию с Европой
— Что сейчас представляет реготделение и какова его структура?
— Прошел всего месяц, о результатах говорить преждевременно. Сети отделений у нас по краю нет. Мы — малая партия, но мы этого и не стесняемся. У нас есть сторонники и избиратели. Есть люди, которые нам сочувствуют. Нас мало, но мы держимся вместе.
— Так сколько у вас членов партии и сторонников в крае?
— Пока не могу сказать точное количество. Менее 100, мы хотим увеличить, но это не принципиально. Лучше 30 людей, которые готовы работать, чем 1000 мертвых душ. Членство — не главный вопрос. Есть много заявлений от людей, которые желают вступить в партию. Мы еще не успели рассмотреть их, потому что не проводили партийное собрание.
— Какая цель у вас в этой должности?
— Я возглавила реготделение, чтобы защищать и бороться за права всех людей. Не только ЛГБТ. В 2022 году намерена участвовать в муниципальных выборах в регионе. Мой опыт подсказывает, что года вполне достаточно для подготовки хорошей избирательной кампании. Наша партия выступает за интеграцию с Европой. Повторюсь, что не буду строить свою работу на образе ЛБГТ. Это моя особенность, но я не хочу быть клоуном. Не скрываю это, ведь я не совершала преступление и мне нечего стыдиться.
— А где возьмете финансирование?
— У нас нет крупных спонсоров, и это плюс. Благодаря отсутствию «кошельков» мы самостоятельны и независимы. Не обслуживаем интересы богатого дяди, в этом наш плюс и сила.
— Вы лично на что живете и где работаете?
— Провожу юридические консультации, занимаюсь частной юридической практикой.
— Чем ГИ отличается от «Яблока»? Они тоже ориентируются на интеграцию с Европой и выступают за демократию.
— У нас более конкретная программа. Если мы пишем, что против дискриминации, то конкретно указываем почему. И в других моментах, если мы заявляем положение, то мы его конкретизируем в социальном, экономическом, правовом аспекте. «Яблоко» — партия старой формации, за эти годы они подрастеряли доверие избирателей. Видимо, у них что-то не так, раз они набирают несколько процентов. Мы на конституционное большинство не рассчитываем, но 7-10% вполне реально можем взять. А в будущем хотим стать третьей силой после «Единой России» и КПРФ. Поверьте, таких людей, которые хотят видеть Россию частью Европы, немало.
«Хейта не боюсь»
— Вам не кажется, что Барнаул и Алтай с его высокой долей сельского населения — не лучший старт для избирательной кампании с такими ценностями? Может, лучше продвигать такое в Москве или Питере?
— Я родилась и выросла в Барнауле. Это мой родной город. Поэтому я хочу, чтобы именно Барнаул стал прогрессивным и развитым городом, а у людей было высокое качество жизни.
— Есть точка зрения, что в каждой популяции есть 3-5% ЛГБТ. Может, вам лучше «качать» повестку со своим личным примером? Наберете гарантированных сторонников, есть шансы преодолеть пятипроцентный барьер…
— В нашей повседневной жизни, помимо прав ЛГБТ, много проблем, которыми надо заниматься. Я не считаю правильным бороться только за права этой категории, я борюсь за права всех людей. Создание новых рабочих мест, повышение зарплат и пенсий, снижение пенсионного возраста, повышение уровня медицинского обслуживания. Вот лишь несколько сфер, которые требуют немедленных действий.
— Вы говорите об интеграции с Европой, а сами были там?
— Нет, сейчас век онлайн-технологий и вовсе необязательно физически присутствовать в этих странах. Из-за решения моих личных вопросов пока не удалось съездить за границу.
— И все-таки, кто ваш избиратель?
— Я не буду называть конкретные возрастные группы или социальный статус. Это ошибка. Люди абсолютно разных социальных категорий, материального положения и возраста могут быть приверженцами демократических ценностей. Мы видим, что в России и Алтайском крае складывается двухпартийная система — ЕР и КПРФ.
— Это хорошо? В Америке тоже двухпартийная...
— Я сомневаюсь. Ни одна из этих партий не является демократической. Поэтому мы хотим стать третьей силой и принести баланс в эту систему. Кто не хочет голосовать за партию власти и кому не близки коммунисты, могут проголосовать за нас. Это и есть наш избиратель.
— Не боитесь ненависти и оскорблений после этого интервью в социальных сетях?
— Не боюсь. Нельзя нравиться всем. Отношусь к этому рационально. Когда я согласилась возглавить реготделение, то понимала, что о моих особенностях станет известно большинству.
Читайте также
«Признак латентности»: трансгендер-политик с Алтая жестко ответила депутату Госдумы Виталию Милонову
Лидер партии «Гражданская инициатива» вступился за алтайского политика-трансгендера
