Гордился тремя прыжками
– Николай Устинович, расскажите о вашем пути в парашютный спорт?
– Я окончил Барнаульское высшее военное авиационное училище летчиков. Но после него мне пришлось уйти с летной работы и армии из-за проблем со здоровьем. Шесть лет не летал – работал военруком. Как только немного «подлатал» здоровье, сразу пошел искать летную работу. Но в армию и гражданскую авиацию меня не взяли. Тогда оставался один вариант – идти в аэроклуб. Поначалу работал инструктором, обучал мальчишек и девчонок. Мне понравилось, втянулся. Уже в 1984 году в клубе появились первые мастера спорта, в том числе и я. В 1985 году я пригласил сборную страны на наш аэродром (раньше он был на Павловском тракте) готовиться к чемпионату Советского Союза. По итогам отборочных соревнований наших троих ребят взяли в сборную. А через год, моя ученица стала чемпионкой СССР и несколько раз Европы и мира. Мне за нее присвоили звание Заслуженного тренера.
– Сколько прыжков у вас за спиной?
– 525 – последний раз я прыгнул 30 лет назад. Один из крайних прыжков был неудачный – когда приземлялся, сломал копчик. Мне нравилось прыгать, несмотря на то, что я - больше пилотажник. Но, конечно, я организовывал прыжки, оказывал содействие в подготовке спортсменов.
– Помните свой первый раз?
– Конечно, это был 1965 год. Тогда мне было16 лет, а прыгать разрешали с 17-ти – до которых, кстати, мне оставалась неделя. Когда об этом узнали, вывели из строя и отправили домой. У меня текли слезы, ведь мы всю зиму готовились, укладывали купол. Я уже с завязанными глазами знал, как это делать. И тут такое. Но, какой-то добрый человек сжалился надо мной – и я прыгнул. Первые впечатления – незабываемые. В год выпускных экзаменов я сделал еще два прыжка. С этой маленькой цифрой я поехал поступать в летное училище. Помню, тогда очень гордился своими «тремя».
– Помните, о чем думали перед первым прыжком?
– Раньше почти никого из самолета не выталкивали. Поэтому я думал, что сейчас меня ждет шаг в пропасть. Нужно было решиться. Многие рассказывают, что у них перед глазами проносится вся жизнь. Но не у меня. У меня было два случая вынужденных посадок, в одном из которых загорелся двигатель самолета. Единственное, что было тогда в мыслях – куда лучше приземлиться.
– Говорят, что между первым и вторым разом - колоссальная разница. А вы ее почувствовали?
– Второй прыжок самый страшный – человек уже знает, что его ждет. Но, в целом, я бы назвал это так: первый – не понял, второй– испугался, но прыгнул. А третий – самый осознанный.
Перевели на платную основу
– Что еще изменилось с прошлых времен?
– Изменился парашютный стиль. Ему дали развлекательную функцию. То есть спортсмены-парашютисты не только в соревнованиях участвуют, но и одновременно развлекаются.
– Это плохо?
– И плохо, и хорошо. Сейчас все перевели на платную основу. Простые ребята из малообеспеченных семей не могут себе позволить заниматься этим видом спорта. Раньше все было бесплатно. Более того, в день прыжка выдавали горячий завтрак. У нас в клубе было 650 парашютов, на которых занимались три тысячи человек. Делали по 15 тысяч прыжков в год – сейчас не можем набрать даже тысячу, так как желающих мало. Люди проходят трехчасовую подготовку и прыгают. А раньше нужно было заниматься три месяца, прежде чем прыгнуть в первый раз.
– Каково это с точки зрения безопасности?
– Программы прыжков сейчас надежные и проверенные. Но из «перворазников» мало тех, кто захочет продолжать. Раньше перед спортсменом стояла программа: к примеру, три прыжка на принудительное раскрытие, затем на стабилизацию падения, а потом на расчековку ранца. Тогда давали спортивные звания, ребята участвовали в соревнованиях, другими словами был стимул, понимаете? Сейчас этого меньше – соревнуются только те, у кого есть деньги. Они же организовывают состязания, сами участвуют и делят между собой призы.
– Есть ли у парашютистов свои ритуалы, приметы, талисманы?
– Раньше мы не снимали себя перед полетом – считалось плохой приметой. Сейчас от этого отошли. Также не принято произносить слово «последний» в контексте прыжка. В кругах парашютистов правильно в этом случае говорить – крайний. Также у нас «ходит» прибаутка, что не следует допускать скоростной укладки парашюта – считается, что это приводит к скоростному снижению.
В ДТП гибнут чаще
– Как думаете, чего больше всего боятся люди, когда прыгают?
– Конечно, в первую очередь, это страх высоты. Я не верю, что нет бесстрашных. Сначала люди идут, как на аттракцион, с полностью уверенностью, что все пройдет благополучно. Но потом появляются страхи: откроется – не откроется, долечу – не долечу.
– У вас были казусы во время прыжка?
– Да, как-то мне пришлось приземляться на кладбище. Мы втроем с инструкторами решили прыгнуть с трех тысяч метров высоты. Секундомер и высотометр был только у одного из нас. Мы договорились: выпрыгнем, товарищ нам даст отмашку – разойтись и открыть парашюты. В итоге, мы выпрыгнули и попали в облака – я не видел ни того, ни другого. Начал мысленно считать, сколько секунд мне надо падать, чтобы раскрыть систему не ниже тысячи метров. Я раскрылся, но оказалось, что еще высоко и не видно земли. Потом понял, что меня «несет» на Власихинское кладбище, на котором, кстати, шло погребение человека – и тут я с неба падаю. Получается, что в прямом смысле искал себе место среди могилок.
– Сейчас сезон для парашютистов открывается в июне и заканчивается осенью. А вы прыгали круглый год?
– Да, прыжки были и зимой, и летом. Было здорово.
– Многие ставят мотивацию прыгнуть конкретное количество прыжков. А вы себе задавали какую-то планку?
– Конечно, мне хотелось набрать хотя бы тысячу. И это было реально, если бы не травма.
– Были ситуации, когда клиенты в самолете отказывались прыгать? Как вы поступаете в ситуации, когда клиент сильно нервничает?
– Элементарно – посыл под одно место. Конечно, насильно никто никого не выталкивает, ведь это большой морально-психологический стресс для человека. Но подбодрить, убедить, где-то построжиться – наша задача.
– При вас были трагические случаи, когда человек разбивался?
– Всего три случая – это за более 40 лет руководства клубом. В дорожно-транспортных происшествиях люди гибнут намного чаще. Но в парашютном спорте смерть – это в основном результат неграмотных действий. Как своих, так и организаторов.
– Сейчас парашюты надежные?
– Да, парашюты «Д-6» и «Д-10», с которыми сейчас прыгают, надежные и проверенные. Да, не совсем новые, но отказов парашютных систем не было. И все же загадывать не стоит. Никто ведь не знал, что такое может случиться в Танае (19 июня в Кузбассе разбилось несколько спортсменов-парашютистов в результате отказа двигателя самолета – прим.ред.). Некоторых летчиков я знал сам. Случиться может всякое, смерти есть везде.
– Если не говорить об ограничениях по здоровью, есть ли люди, которым не стоит прыгать?
– Да. В парашютном спорте важно уметь концентрироваться, быстро и грамотно принимать решения, чувствовать землю. Когда купол раскрылся – нужно выполнить целую череду действий: осмотреть его, разблокировать запасной парашют и так далее. А некоторые попадают в ступор, не слушают команду. Уверен, летать дано не каждому.
– Чему учит небо?
– Преодолению себя. Поход в горы, погружение под воду и прочий экстрим – это другое. Ощущения, когда ты шагаешь в бездну, оказываешься один на один с небом, не сравнимы ни с чем. Знаменитый писатель Александр Куприн говорил о летчиках: «Постоянный риск, ежедневная возможность разбиться, искалечиться, вечная напряженность внимания, недоступные большинству людей ощущения страшной высоты, собственная невесомость и чудовищная быстрота – все это как бы выжигает, вытравливает из души настоящего летчика обычные низменные чувства – зависть, скупость, трусость, мелочность, сварливость, хвастовство, ложь,– и в ней остается чистое золото». Я полностью с ним согласен.
