Много сидел в телефоне
На все вопросы собеседник отвечает четко. Привык. В заключении он уже три года. Сначала это была новосибирская воспитательная колония, теперь — исправительная колония города Рубцовска.
— Откуда ты? Где учился? Чем занимался до того, как попал в места лишения свободы?
— Родился в Новосибирске, учился в средней общеобразовательной школе №177. Жил с мамой, младшей сестрой и отчимом. Сильно я ничем не увлекался. После школы дома сидел в телефоне — это мне больше всего нравилось. Изредка общался с пацанами. Потом связал свою жизнь с идеологией национал-социализма. Находил в интернете друзей с такими же взглядами. Углубленно стал заниматься темой нацизма. Вступил в запрещенное движение. Начал двигаться с пацанами, гулять допоздна. У нас даже была специальная одежда: дутый бомбер, берцы, джинсы-варенки...
— Что именно тебя привлекало в этом движении?
— Меня привлекала ненависть к нерусским людям.
— Откуда она у тебя возникла?
— У меня в классе было несколько нерусских ребят. Они меня гнобили, прикалывались надо мной, даже драки случались. Побеждали обычно они. У меня к ним ненависть и понеслась.
— А спортом заняться, чтобы сдачи дать, не пытался?
— Год я занимался смешанными единоборствами.
— Тренировки в зале помогали ненависть выплеснуть?
— Нет, я ее в уличных драках с ребятами из нашей группировки выплескивал. За хулиганство меня даже поставили на учет по делам несовершеннолетних. Я тогда подрался с нерусским и в глаза ему перцовым баллончиком набрызгал.
— Вы сами специально нападали на таких ребят?
— Всяко было. Иногда мы сами вели себя вызывающе, иногда они.
«Большое» дело
В неонацистской группировке парень состоял около полугода. Следствие установило, что в августе 2022 года юноша, имеющий национальную ненависть к выходцам из стран Центральной Азии, получил от своего единомышленника предложение по подрыву миграционного центра в Новосибирске и инструкции по изготовлению взрывчатки. Парень успел не только изготовить взрывчатку, но даже испытать ее на пустыре. Но тут в план злоумышленников вмешались правоохранители. «Все началось с задержания моего подельника. Он дал показания против меня. Да, у нас велась подобная переписка. Подорвать центр предложил он», — говорит осужденный.
— Может, следовало бы сдать его в полицию?
— Я не мог его сдать, он же был моим другом. Мы одной идеологии, одних взглядов.
— В твоем понимании друг — это кто?
— С кем хорошо общаешься, есть общие темы, интересы, увлечения...
— Этого подельника ты до сих пор считаешь своим другом?
— Уже нет. Он подставил меня. Сейчас понимаю, что он просто игрался со мной, манипулировал.
— А маму ты считаешь своим другом?
— Да, маму считаю другом.
— А ты рассказывал ей о своих нацистских делах?
— Нет, я не посвящал ее в дела группировки. Но авторитетом ее считал, прислушивался в бытовых моментах, насчет оценок и поведения в школе.
— Как мама отреагировала на твое задержание?
— Мама была в шоке, когда рано утром к нам в дом пришли люди в военной форме, оперативники, следователи и понятые. Положили меня лицом в пол и перечислили преступления, в которых меня подозревают: приготовление к террористическому акту, участие в деятельности организации, признанной террористической, и прохождении обучения в целях осуществления террористической деятельности. Мама обнимала сестренку и рыдала. Она спрашивала: «Сынок, зачем ты это сделал? Надо было меня слушаться...». После этого у меня взяли показания и поместили в СИЗО.
Следствие по делу шло больше года. Судья Первого Восточного окружного военного суда приговорил подростка к четырем годам лишения свободы. И осужденного этапировали в новосибирскую воспитательную колонию. «Там нормально, кормят, обувают, одевают», — утверждает осужденный. Когда парню стукнуло 18 лет, его перевели в исправительную колонию общего режима.
— Почему ты сейчас в штрафном изоляторе находишься? Режим нарушаешь?
— Не хочу об этом говорить, — заявил осужденный, однако сотрудники пояснили, что тот отказывается от работы. За это его вправе признать злостным нарушителем и дать ему время обдумать свое поведение в камере ШИЗО. Да, упрямства этому парню не занимать! Но колония и не таких воспитывала.
Недолюбили?
Наш собеседник — преступник, и заслуженно отбывает наказание. Но почему восьмиклассник пошел на это? В ходе разговора с осужденным мне показалось, что причина может таиться в семье — недолюбили, недовоспитывали. Оказалось, что своего отца осужденный не знает. Он ушел из семьи, когда мальчик только родился. В 11 лет в жизни появился отчим.
— Тебе чего-то не хватало в детстве?
— Мне всего хватало. Раздражали только ограничения со стороны отчима.
— Отчим у тебя русский был?
— Нет, казах. У меня с ним отношения плохие были, постоянные перепалки. Он меня воспитывать пытался. Когда отчим узнал, что я собираюсь с националистами двигаться, он отбирал у меня телефон, закрывал дома, бил. Говорил, что ему за меня стыдно. Было дело, и я на него с ножом кидался.
— Реально убить его хотел?
— Не знаю. Когда я начинаю психовать, не могу контролировать себя.
— А внимания и заботы мамы тебе в жизни хватало?
— Не хватало. Я хотел больше времени с ней проводить. Старался обратить на себя внимание. Мне и сейчас здесь в колонии больше всего не хватает маминой любви и ласки...
— Ты же понимаешь, что за решетку попал из-за своих нацистских взглядов и неправильной компании. Что должны были сделать твои родители, чтобы уберечь тебя от этого?
— Нужно следить за своим ребенком, с кем он общается, кому пишет, в каких группах состоит. Честно, я ожидал, что в конечном итоге так все и закончится. Самостоятельно я не решился бы сменить круг общения, только правоохранители меня остановили. Ни с кем из группировки я не поддерживаю связь. Только с мамой общаюсь сейчас. Она мне пишет, звонит, посылки и передачи привозит. Я очень раскаиваюсь в содеянном. Понимаю, что не тех людей я считал друзьями, не к тем прислушивался и совершил много ошибок, за которые сейчас расплачиваюсь.
