Без погон и знаков различия
На выцветших от времени фотографиях все солдаты в одинаковых хэбешных «афганках» — и рядовые, и офицеры. Все без погон и знаков различия. Иначе нельзя: снайперы моджахедов охотились в первую очередь на командный состав. А в бою, который мог начаться в любой момент, остаться без командира — смертельный риск.
Валерий Новичков как раз был желанной мишенью для любого снайпера-душмана. Ведь он хотя и молодой, но офицер: за год до отправки в Афганистан закончил Омское общевойсковое командное училище, после которого служил в батальоне для выполнения специальных заданий правительства.
Разглядывая на групповом фото своих однокашников по училищу, таких молодых, но уже таких серьезных парней, Валерий Александрович тихо говорит: «Из нашего выпуска в Афган попали 35 человек. Живыми вернулись не все»…
Когда он прилетел из Союза в Кабул, то очень долго ждал распределения. С улыбкой вспоминает: «Как не приду на комиссию, мне говорят: «Ты командир? Надень школьную форму — вылитый школяр!». Но один из военных «покупателей» — комбат из 181 мотострелкового полка — приглядевшись к невысокому худенькому лейтенанту, сказал: «А я его возьму. Он хоть маленький, но смышленый».
Из-за мальчишеской комплекции поначалу были у Новичкова проблемы… с военной формой. Пришлось даже какое-то время «щеголять» в комбинезоне танкиста, самом небольшом по размеру из всего вещевого имущества, что нашлось в батальоне. Ну, а потом положенную ему полевую форму «подогнали» под нужный размер.
Его называли «командор»
Однако правильно говорят: не форма красит командира, а командир — форму. За два года службы в Афгане был Валерий Александрович и командиром взвода, и замкомроты, и командиром роты. Получил две высокие боевые награды: орден Красной Звезды и орден Демократической Республики Афганистан «Звезда» второй степени.
Их батальон распределили по сторожевым заставам, перед которыми стояла задача обеспечить движение воинских автоколонн по шоссе от Кабула на Баграм. Постоянная угроза исходила от многочисленного отряда боевиков Анвара Дангара, головорезов доктора Ханаги и полевого командира Насыра. Боестолкновения, которые Новичков называл «драками», случались постоянно. Кстати, боевики с уважением относились к командиру шурави. Даже кличками его соответствующими награждали — «Хозяин», «Командор».
Сам же он убежден: главная награда для него была — сохраненные жизни подчиненных, а самое большое поражение — безвозвратные потери. В Афгане убитыми и раненными он потерял 32 бойца. Причем больше половины из них — во время одного боя. Он до сих пор с содроганием вспоминает ту отчаянную «драку», когда взвод из 18-ти его солдат попал в душманскую засаду. Тогда и сам он едва выкарабкался, получив четыре ранения.
«Там было немало и хорошего, и плохого», — качает седой головой Валерий Александрович. Хорошее, наверное, можно передать ставшим устойчивым после Афгана определением «боевое братство». В горах чужой страны под пулями и минами они действительно были едины. Под командованием Новичкова были и прибалты, и молдоване, и армяне, и украинцы, не говоря уже о русских и представителях среднеазиатских республик бывшего СССР. Ни одного своего солдата он не может назвать трусом.
Впрочем, был один случай, когда свой стал чужим: из их роты к душманам ушел один солдат-узбек. Из-за наркотиков, на которые его подсадили афганцы. Еще ужаснее, чем предательство, были натуралистичные, выворачивающие душу и желудок, картины смерти. Как после того боя, когда они попали в засаду.
«Один мой старшина там с ума сошел. Было от чего. Кишки на ветках деревьев. Бронежилет, в котором полтела бойца. Броник на человеке есть, а рук- ног нет. Взрывы такой мощности, что, как в стихах, «ни петлички, ни лычки с гимнастерки моей» не оставалось», — рассказывает он и судорожно, криво улыбается. А голос слабеет и дрожит, глаза наполняются отчаянием и слезами.
Приобретенный синдром
Афганистан — самый продолжительный локальный военный конфликт, в котором участвовали советские войска. Как всякая война, он перекручивал людские судьбы, кого-то закалял, кого-то ломал. В те годы в наш лексикон вошло определение «афганский синдром». Криминальные и бытовые разборки с участием бывших воинов-интернационалистов стали привычным явлением. Ребята, побывавшие «на юге за речкой», не вписывались в реалии разваливающейся на куски страны. Их не устраивало то, что происходило в обществе, в то время как общество раздражали их претензии и критические настроения.
«После того, что ребята испытали, пережили на войне, они не находили себя в мирной жизни, — считает Валерий Александрович. — Мой хороший приятель — командир разведбата — спился. И таких, как он, было много. Особенно среди тех, кто вернулся оттуда инвалидом. А многие, оказавшись в мирной обстановке, все еще воевали. Человек уже не мог без войны, его тянуло туда, там ему было легче. Там же все понятно: с одно стороны — свои, с другой — враг. И за спиной никто не шипит: «Мы вас туда не посылали!». Прошедшие войну думали, соображали, реагировали на происходящее совсем не так, как окружающие, — резче. А так как умели обращаться с оружием, то их криминал подбирал».
Немало бывших воинов-интернационалистов оказывалось в местах не столь отдаленных. С такими Новичков нередко сталкивался во время службы в уголовно-исполнительной системе. С 1995 по 2014 год он сотрудник ИТК-1 (ныне ЛИУ-1 УФСИН России по Алтайскому краю). Утверждает: даже за решеткой «афганцы» отличались сплоченностью и отчаянной смелостью.
«Помню, начальник колонии вызвал: «Иди своих успокой». Значит, «афганцы» бузят. Зашел в зону, вижу — они на крышу общежития весь отряд согнали. Залез наверх, переговорили о том, о сем, вспомнили Афган, своих товарищей. Через какое-то время спокойно сошли вниз. Каждый год на 15 февраля передавал им сигареты, конфеты, чай… Афганский синдром — это когда раны в душе открываются. Я тоже прошел его. Этим надо переболеть».
