Выбираю жизнь
Знакомьтесь, Алина — юная красавица с грустными глазами. Ей 21 год, она из Барнаула. — Продавать наркотики стала, потому что сама употребляла», — в самом начале разговора заявила девушка. — Первый раз попробовала в 16 лет. Предложили знакомые в компании, обещали, что это решит все мои проблемы.
— Какие такие проблемы были у 16-летнего подростка, — спрашиваю собеседницу.
— Мне было восемь лет, когда появился младший брат. Меня стали обделять, даже в элементарных вещах: отчим приезжает с работы, привозит «киндер» брату, а мне нет. Говорит, он же маленький. «Почему так? Они что меня разлюбили?», — думала я тогда. Вот я и стала задерживаться после прогулок, убегать из дома. Я пыталась привлечь к себе внимание. Мне казалось, что это решило мои проблемы. Было много энергии. Совсем не хотелось спать и кушать. Я употребляла, когда сбегала из дома, чтобы родители не «спалили».
Но родители все-таки узнали о зависимости дочери. После очередного побега Алину доставили в отделение полиции, и правоохранители рекомендовали проверить дочь на наркотики.
— Конечно, я врала, что не употребляла. Говорила, что просто выпивала. С этим меня и положили в диспансер. Но через неделю пришел положительный тест на наркотики.
— Как отреагировала твоя семья?
— Мама даже подумать такого не могла... В это время я в диспансере была, звонки там были разрешены раз в неделю на пять минут. Мама не ругалась, только говорила: «Надеюсь, что ты бросишь наркотики». Я сама тогда была уверена, что больше никогда не вернусь к ним. Это же я писала в дневниках, которые анализировали психологи. Они решали, когда меня выпустить. Я провела в наркодиспансере полгода. Потом вышла и подняла все старые связи. Мы с этими ребятами просто общались в соцсетях. Через месяца три встретились. Я выпила алкоголь и снова приняла наркотики... Дома меня не было несколько недель. Я отзванивалась родителям, говорила, что живу у подруги. Без запрещенных веществ. Хотя, в то лето я начала употреблять более тяжелые наркотики. Я быстро «высохла». У меня не было никаких ценностей и интересов. Я просто шаталась по друзьям. В начале 11-го класса меня первый раз приняли с «закладкой». Подельника моего посадили, а меня опять закрыли в диспансер уже на год.
После выписки Алина снова сбежала из дома. Это было коронавирусное время, когда школьники учились дистанционно. Родители не подавали в розыск, потому что дочь заходила в сеть, делала домашние задания и продолжала врать семье, что с ней все хорошо.
— В мае я попробовала «синтетику». Я осознала весь ужас происходящего и решила уехать из Барнаула. Три месяца прожила в деревне, но потом снова вернулась. Встретила старого знакомого, с которым начинали употреблять. Забеременела и родила сына. Мне было 18 лет, ему 36. Он злоупотреблял спиртным и поднимал на меня руку.
Через полтора месяца после родов Алина снова вернулась к наркотикам.
— Я закодировала своего сожителя и стала работать «закладчицей». Помню, он тогда сказал: «Как ты могла до такого докатиться?». Но принял это и стал мне помогать. С пятницы по воскресенье мы оставляли сына с моей бабушкой и раскладывали наркотики — в Барнауле и пригороде. Росли потребности. Было интересно только тратить деньги. Употребляли мы тоже, когда сын был у бабушки.
Задержали парочку, когда они прятали «закладки» возле своего дома. На руках у них было восемь граммов «скорости». Каждая «закладка» из семи — отдельный эпизод. Алине суд назначил шесть лет колонии, подельнику — девять. Больше они не общались. Сын находится под опекой матери Алины. Но, по словам девушки, больше времени с ним проводит ее бабушка.
— Я подала ходатайство об отсрочке отбывания наказания. Хочу воспитывать сына, давать ему заботу и внимание. Помогать бабушке. Я не хочу быть такой мамой, как моя. Я сижу уже два года и три месяца, мама мне не написала ни одного письма. 10 мая она приезжала на короткое свидание, мы поговорили как чужие люди. Я привыкла быть без нее. Еще я нашла в соцсетях своего родного отца. Мы пока не встретились. Но хорошо общаемся с его мамой — моей бабушкой. Она даже ближе мне сейчас, чем собственная мама.
Под конец беседы на лице Алины появилась легкая улыбка. Но, чувствовалось, как она продолжает держать в узде свои эмоции.
— В колонии я выработала силу воли. Теперь я могу говорить «нет» и скрывать свои эмоции, — призналась осужденная. — Сейчас я понимаю, что наркотики приводят к нищете, тюрьме или смерти. А я выбираю жизнь.
Заключение помогло «вернуть» маму
Виктории 29 лет, стройная улыбающаяся блондинка с четкими смольными бровями. Говорит, мода у них в шипуновской колонии на такие бровки. Здесь Вика уже девять лет, из 12 назначенных. Скоро ей светит условно-досрочное освобождение. Считаю, у нее больше шансов на успех на свободе. В ее словах чувствуется какая-то уверенность и здравый смысл. А еще Вика помирилась с мамой.
— Если бы не колония, мы бы не наладили с мамой таких отношений. Раньше мы были как кошка с собакой, а теперь стали одним целым. У нас коннект случился, когда я находилась в следственном изоляторе. Я начала ей рассказывать о вещах, которые происходили в моей жизни, ведь раньше она ей совсем не интересовалась. Жаль, что мне и маме тогда не хватило ума и смелости, чтобы создать одну дружную семью.
Вика родом с Алтая, но с детства жила в Новосибирске. Училась в институте на бюджете, планировала стать ландшафтным дизайнером.
— Воспитывали меня хорошо. Преступление я совершила из-за своего дурного характера. Мне тогда казалось, что взрослые все говорят неправильно, я лучше знаю, как нужно.
— Что такого говорили взрослые, с чем ты была не согласна?
— Да мама вообще меня не понимала. Она родила рано — в 17 лет. Родного отца я никогда не видела. Длительное время меня воспитывала бабушка, а мама занималась своей личной жизнью. Потом у меня появился отчим, в 10 лет родилась сестренка. Но, когда мы ругались, мама упрекала меня, мол, если бы не я, у нее бы жизнь по-другому сложилась. Да, я чувствовала себя нежеланным ребенком. Поэтому все ее советы воспринимала в штыки.
Очередная ссора с мамой привела к тому, что в один из вечеров Виктория ушла из дома.
— Когда я ушла, мама даже не звонила мне. Только отец звонил, расспрашивал. Тем не менее, я забирала сестренку из садика, приводила домой, гуляла с ней. Сестренка — это свет в моей жизни, — делится осужденная. — Я жила у подруги. Но надо было съезжать, строить свою отдельную жизнь. На это нужны были деньги. Я пробовала разные подработки, даже листовки раздавала, но с учебой это было сложно совмещать, да и платят там копейки. У меня были друзья, которые уже занимались распространением наркотиков. Они и подсказали мне этот легкий, но рискованный заработок.
Устроившись работать «закладчицей», Вика стала прогуливать учебу, потом совсем ее забросила.
— На тот момент я жила с молодым человеком, мы давно с ним встречались. Он не знал, что я «закладчица». Он работал официально и часто удивлялся, почему у меня денег больше, чем у него. Он до сих пор общается с моей семьей, но я с ним не хочу никакого общения.
Вика работала в группе с еще четырьмя «закладчиками». В день задержания у нее должен был быть выходной. Но один из подельников в тот самый день пропал, и девушку попросили помочь. Вика забрала вес, разложила и сбросила координаты. Она стояла на остановке в наушниках, слушала музыку, как вдруг к ней подбежали правоохранители и надели наручники.
— Мне было так стыдно перед людьми, которые стояли вокруг. Меня будто бы трясло изнутри. В отделе полиции я еще надеялась, что меня отпустят. Я понимала, что распространение наркотиков — это преступление, но я не знала, что за это дают такие суровые наказания. Моя четвертая часть статьи 228 Уголовного кодекса РФ подразумевает до 20 лет лишения свободы, — делится осужденная. — Меня долго держали в отделе. Подходило время, когда я должна была забрать сестренку из садика, и у меня началась истерика. Тогда я стала понимать, что не увижу больше ее маленькую...
Сестру я увидела только через два года. Родители сказали ей, что я уехала учиться. Потом я увидела ее уже в девять лет. Сложно отвечать на вопросы: «Почему ты в колонии? За что тебя посадили? Когда ты вернешься домой?». У меня ком в горле стоит. Я боюсь понять матерей, которые здесь сидят. Как они переносят разлуку с детьми и что говорят им? Их сердца разрываются в несколько раз сильнее.
Семья Вику поддерживает и ждет домой. В колонии девушка освоила две профессии — «Рабочий плодовоовощного хранилища» и «Раскройщик». Сейчас Вика — бригадир на швейном производстве.
— Еще я раскрыла в себе танцевальный талант. На свободе было желание заняться танцами, но не было времени, вот появилось. Здесь, даже когда прихожу уставшая с работы, силы на танцы находятся. Живу от мероприятия к мероприятию. Учу стихи — разрабатываю память, в основном современные, про любовь.
— Хочется любви?
— Не то что любви, тактильности хочется. Раз в год семья приезжает, не наобнимаешься же.
На свободу у Вики серьезные планы: пойти учиться заочно и устроиться работать, скорее всего, на швейное производство — колония этому научила.
— И семью буду пробовать создавать. Начну все с чистого листа. К старым друзьям нет желания возвращаться. Стать «закладчицей» легко. Но пути назад просто нет. Я уже объяснила своей сестренке всю пагубность наркотиков. Буду рядом с ней, поддерживать и помогать, чтобы она не повторила моих ошибок.
