Жизнь Людмилы Володиной и так была несладкой. У нее было двое сыновей: Вадим и Дмитрий. Вадим еще в школе связался с плохой компанией и стал наркоманом. Чтобы выручить денег на очередную дозу, он с друзьями обносил киоски и дважды садился в тюрьму. В первую «ходку» заразился туберкулезом и не смог от него вылечиться. Во время второй отсидки парень умер.
Дима тоже не нашел себе достойных друзей, спился и на много лет ушел в сильную депрессию. Жил с матерью и периодически поднимал на нее руку. Пару лет назад во время новогоднего застолья у него случился инсульт, и парень скончался в больнице. Так Людмила потеряла и второго сына.
Прошлым летом многоквартирный деревянный барак, в котором жила женщина, сгорел. Огонь уничтожил всю технику и мебель. Людмила успела спасти только документы и кота Тишку. Тот, сбежав с пепелища, пропал на три дня, затем объявился, но долго еще был очень подавленным. А у Людмилы началась эпопея с маневренным жильем, которое ей пообещала барнаульская мэрия. В итоге сошлись на том, что она сама снимет себе квартиру, а оплачивать аренду будет город.
Так она и жила в съемной однушке уже больше года. Вышла на работу на Китайский рынок торговать часами и бижутерией. Её сменщица Люба и принесла коронавирус Людмиле. Та быстро поняла, что дело плохо, и закрылась на самоизоляцию. А Людмиле не хватило на это сообразительности при появлении первых симптомов. Два дня она ходила на работу с высоченной температурой и, вероятно, могла заразить еще кого-нибудь. Только на третьи сутки она позвонила начальнице, которая отдыхала в Сочи, и сказала, что берет больничный. С кашлем и жаром тётя пять дней лежала дома и ничего не предпринимала. И когда моя мать узнала об этом, тут же вызвала ей скорую, на что тётя заявила, что ей стыдно, потому что в квартире не убрано.
Тётю госпитализировали в 4-ю «Стройгазовскую» больницу с двусторонней ковидной пневмонией и несколько недель давали кислород. Людмила выходила на связь по мобильному телефону, а затем просто исчезла. Перестала отвечать на звонки. Мы начали обрывать номера больничной справочной, ревматологического отделения, куда положили тётю, регистратуры и главврача. По всем номерам никто не отвечал в течение пяти дней. Хоть какую-то информацию удалось добыть только через пресс-службу краевого Минздрава — короткое сообщение: «В сознании, на кислороде, не в реанимации». С тех пор о Людмиле не было ни слова.
7 октября мама дозвонилась в справочную, и там ей сказали, что её сестре стало хуже. Лишь на следующий день, позвонив уже в реанимацию, мы узнали, что тётя умерла. «Вчера вечером её не стало, а вам разве не сообщили?», — услышала мама в трубке. Не сообщили. С этого дня началась подготовка к похоронам, которая длится по сей день.
Сначала выяснилось, что тело увезли из 4-й больницы в 11-ю. В 11-й нам твердили, что тётю к ним не привозили. Привезли лишь в субботу, 10 числа. На выходных тело не отдали, потому что «в морге тоже выходной». В понедельник мама подключила к процессу похоронного агента, которой также не удалось забрать тётю. Во вторник нам сказали, что вскрытие еще не проводили и не составляли историю болезни, а соответственно, не оформляли свидетельство о смерти.
Сколько еще времени продлится бумажная волокита по смерти моей тёти, неизвестно. Но ясно одно. По официальной статистике, которую предоставляет Оперштаб, в регионе ежедневно регистрируют 5-7 новых коронавирусных смертей. С этими цифрами то количество ковидных госпиталей, что развернули в крае, могло бы справляться в штатном режиме. Но не справляется. Каков на самом деле фронт работы алтайских моргов, остается лишь догадываться. И ждать.
