Ходи, смотри — и никакой инициативы
— Андрей Николаевич, как вы попали в систему исполнения наказаний?
— После окончания вуза, а я по образованию учитель истории, встал вопрос трудоустройства. В школу, честно сказать, не тянуло. Тогда мой отец, который на тот момент уже более восьми лет отработал в ЛИУ № 8, подсказал, что в учреждении вакантно место начальника отряда. Решил попробовать. Со спецификой работы был знаком из рассказов папы, знал, к чему стоит готовиться. Он предупреждал: просто не будет, контингент сложный. Но, как говорится, трудности не испугали. И за десять лет я ни разу не пожалел о сделанном выборе.
— Помните первый рабочий день?
— Отлично помню. Меня провели по территории колонии, показали, что и как там устроено. Потом пошел знакомиться с отрядом, в котором предстоит работать. Это были осужденные с открытой формой туберкулеза. Представьте, заходим в помещение, и все двести человек начинают дружно кашлять. Позже узнал, что таким образом они проверяют новичков. Сбегут — не сбегут.
— Вы не испугались?
— Я знал, куда шел, и был готов. Кстати, меня часто спрашивают: «Как ты там работаешь? Не боишься?» Есть определенные меры безопасности, соблюдая которые заразиться туберкулезом просто невозможно.
— То есть вы прошли проверку?
— Это было только начало. В течение дня заключенные один за другим приходили ко мне в кабинет с самыми разными бытовыми вопросами: как получить дополнительную пару носков (шапку, варежки), организовать свидание с родственниками, сменить постельное белье и прочее. На большинство из них я не то что не знал ответа, но и не мог понять, о чем меня спрашивают, так как выражались они исключительно на сленге.
— Как выкручивались из ситуации?
— Первые три месяца у меня был шеф-наставник. Виталий Николаевич Фау — замечательный человек, профессионал с многолетним опытом. Сейчас он уже на пенсии, но мы продолжаем дружить. Он мне сказал: «Ходи, смотри — и никакой инициативы». Поэтому, когда заключенные пошли с вопросами, звонил ему, просил прийти, разъяс-нить. От него я научился главному правилу в работе с осужденными: «Не обещай того, чего не можешь исполнить, а если пообещал — сделай».
Личной неприязни не место
— С чего начинается знакомство с «подопечными»?
— Сначала изучаю приговор, чтобы понимать, с кем предстоит работать. Затем встречаюсь с самим человеком.
— Наверняка среди заключенных были те, кто откровенно вызывал негативные эмоции. Как удавалось избегать предвзятого отношения?
— Помню, еще в начале службы к нам пришел осужденный по статье о насильственных действиях в отношении несовершеннолетней. Потерпевшей была двухлетняя девочка. Когда читал приговор, чувство отвращения — это самое малое, что я к нему испытывал. Вызвал, стал беседовать, а у самого все внутри кипит. Но меня научили, что личная неприязнь не должна мешать в работе. Независимо от того, по какой статье сидит человек, отношение ко всем должно быть одинаково ровным. Я не поменял мнения о совершенном им преступлении, но его никогда не высказывал.
— Часто ли приходилось разрешать конфликты среди осужденных?
— Конфликтные ситуации неизбежны, но важнее их предупредить, чем потом разбираться с последствиями. Представьте, в общежитии, где проживают осужденные, — сто человек. Они все время вместе. Естественно, возникают недопонимание, разногласия, споры. Нужно вовремя пресечь, например, расселив конфликтующие стороны. У хорошего начальника отряда есть своя сеть осведомителей. И в этом нет ничего зазорного. Они помогают держать ситуацию под контролем и своевременно реагировать.
— Настроение заключенных во многом зависит от того, что у них происходит дома. В колонии дозируется информация с воли?
— Нет. Но мы должны знать, что происходит. Бывает, с воли приходят плохие известия: заболели родители, жена ушла к другому, какие-то бытовые проблемы. Вызываем, разговариваем и, если в наших силах чем-то помочь, помогаем. Например, предоставляем дополнительный телефонный звонок, внеочередное свидание. Был, например, такой случай, который мне особенно запомнился. У нас сидел пожилой человек. Ранее не судимый, всю жизнь отработал на заводе, характеризовался исключительно положительно. Попал в колонию за убийство сына-наркомана, который превратил жизнь их семьи в ад. После случившегося жена от него отреклась, не могла простить смерть ребенка, пусть даже такого отморозка. Мы не раз проговаривали с ним сложившуюся ситуацию, по мере возможности разрешали звонить домой. Сначала разговоры были короткими, потом все дольше и дольше. В итоге она приехала встречать его из колонии, семья воссоединилась.
— С этого года у заключенных появилась возможность уходить в отпуск на волю. Сколько человек воспользовалось этим правом?
— Пятеро заключенных уже побывали дома. Все прошло благополучно, без ЧП. Кроме того, в рамках «Десятилетия детства», объявленного в России, осужденным женщинам предоставляются длительные свидания с детьми с выездом за пределы исправительных учреждений. Ими уже воспользовались две мамочки. Считаю, что это хорошая идея, так как незачем детям видеть своих мам и пап за колючей проволокой.
— Бывают ситуации, когда после срока заключенному просто некуда идти, на воле его никто не ждет. Оказывают ли сотрудники какое-то содействие?
— У нас налажена работа с благотворительными и общественными организациями, в частности, с барнаульским центром БОМЖ, где им могут предоставить хотя бы временное пристанище, одежду, питание, помочь в трудоустройстве. Если человек настроен начать новую жизнь и больше не возвращаться за решетку, у него есть шанс, и тут многое зависит от того, захочет ли он им воспользоваться.
Колония — не лагерь отдыха
— Есть мнение, что тюрьма не исправляет. Что вы на это скажете?
— А еще говорят: «Кому-то и воля не помощник». Главное — не упустить осужденного на первом году срока. Попадая в колонию, особенно впервые, многие настроены враждебно, агрессивно, не идут на контакт, нарушают установленные правила внутреннего распорядка. Нужно донести, что такое поведение идет во вред, прежде всего ему, сокращая шансы на условно-досрочное освобождение. Важный момент — максимальная занятость осужденных. Чем меньше у них свободного времени, тем реже в голову приходят различные глупости. Это не только трудоустройство на производственных участках в колонии и выводных объектах, но и организация досуга. В учреждениях есть спортивные уголки, студии кабельного телевидения, футбольные поля. Каждый может применить свои спортивные или творческие способности.
— Напоминает детский лагерь отдыха…
— У многих на воле не было таких возможностей. Детский дом, наркотики, тюрьма. Они не знают, что можно жить по-другому. Тем не менее колония — не санаторий, не пионерский лагерь. Здесь строгий распорядок дня, за нарушение которого может последовать взыскание. Жизнь осужденных подчинена тем правилам, которые установлены в исправительном учреждении. Нет места вольностям.
— Узнаете ли вы, как складывается судьба ваших «подопечных» на воле?
— Отследить жизнь каждого просто нереально, да это и не входит в наши обязанности. Но город у нас маленький, периодически их встречаю на воле. Искренне рад, если у них все сложилось благополучно. Вот как-то недавно зашел в строительный магазин и встретил одного из своих «подопечных». Оказалось, что он работает здесь директором. Помню, когда он прибыл к нам в колонию из другого учреждения, был совершенно неуправляемый: не подчинялся режиму, конфликтовал. Так было до тех пор, пока он не познакомился с настоятелем местного храма. Это знакомство полностью поменяло его мировоззрение, ценности. При встрече он рассказал, что до сих пор посещает храм, состоит в православной общине. Женился, есть дети, бизнес. Со мной по соседству жил еще один осужденный. Мы часто встречались во дворе, разговаривали. Он признался, что, только оказавшись в неволе, понял: тот образ жизни, который он вел, не приведет ни к чему хорошему. Завязал с наркотиками, алкоголем. Недавно с семьей уехал на постоянное место жительства в Республику Крым, где нашел работу. И таких примеров могу привести еще массу. Но все же многое зависит от окружения. Если человек возвращается в прежнюю среду, где употребляют наркотики, повально пьют, толку не будет.
— Есть еще одно выражение: «Преступники сидят по приговору, а сотрудники колонии — по доброй воле». Как прокомментируете?
— У меня 10 лет стажа работы в колонии. «Срок» пролетел как-то незаметно, потому что мне моя работа нравилась. Если служба в тягость, конечно, будешь отсчитывать дни, оставшиеся до пенсии. Тот, кто идет в систему исполнения наказания, должен это четко понимать.
