— Яна, как вы самоопределились в такой штучной профессии?
— В школе я была беспечным, любознательным ребенком. Играла на скрипке, но никогда не думала, что стану профессионально этим заниматься, не планировала карьеру. В юности увлекалась горным туризмом. Все выходные и зимой, и летом проводила либо в лесу, либо в горах. Одно время вместе с подругой мы увлекались астрономией… То есть понятно, что за рамки земного меня тянуло всегда.
Однажды пришлось стать свидетелем того, как один мой друг серьезно поранил руку. Тогда и стало окончательно понятно, что не буду работать в медицине, как отец. Однако в музыку, по стопам матери, тоже шла неосознанно. После школы поступила в Рубцовское музучилище, на дирижерско-хоровое отделение. Даже не понимала, что буду делать с таким бэкграундом. С первого курса с нами занималась замечательный педагог Валентина Васильевна Мысникова. После второго-третьего занятия я решительно заявила, что стану великим дирижером. Полушуткой, конечно. Все посмеялись.
— Почему столько стереотипов вокруг этой профессии, якобы исключительно мужской?
— Сейчас, особенно в Европе, женщин-дирижеров много. Но стереотипы остаются: будто за пультом — место мужчине. Все дело в том ограничении, которое накладывает социум на женскую половину человечества, очерчивая круг обязанностей для нее. Предвзятые оценки людей из профессионального, по большей части мужского круга действительно есть. Не важно, женщина дирижирует или мужчина. Когда встаю за дирижерский пульт, не чувствую, кто я. Важно, какими качествами дирижер обладает.
— Каким же должен быть дирижер? Есть какой-то психологический портрет профессии?
— Вообще, мы живем и работаем в удивительном контексте непонимания того, чем занимается дирижер. Речь идет не только о людях, далеких от музыки, но и о тех, кто многие годы отработал в профессии. У музыкантов часто смутное представление о работе дирижера. На самом деле ситуация анекдотична: может ли оркестр играть без дирижера? Он и с ним не всегда может. Задача профессионала — максимально вдохновить оркестр, чтобы он захотел работать.
Это многомерная, обширная профессия. Есть дирижеры, которые прекрасно справляются с задачей на концертах — повести за собой, мануально — руками — организовать музыкальный процесс, но от них нет толка на репетициях. Другие, наоборот, становятся беспомощными на концертах. Нужно искать золотую середину.
Не в последнюю очередь перед дирижером стоит задача знать специфику музыкальных инструментов, струнных, духовых, по возможности понимать ее лучше самих музыкантов и быть готовым помочь в технических вопросах. Он должен быть на одной волне с оркестром, стремиться к сотворчеству, создавать вокруг себя такое пространство, приобщиться к которому захотели бы и музыканты, и зрительный зал.
Самое сложное — это концерт. Затрата килокалорий у дирижера за время одного концерта аналогична количеству энергии на разгрузку вагона! После этого выходишь в насквозь пропитанной потом одежде и похудевшей на несколько килограммов! Это и физические, и моральные затраты. Дирижер становится одним сплошным барометром, который улавливает сигналы от музыкантов и от аудитории. Важно сохранять жесткий контроль над ситуацией и быстро находить решения.
— Насколько важно образование для дирижера и какую роль оно играет в вашей жизни?
— Сейчас я получаю третье образование, как дирижер-симфонист. Для меня это в первую очередь саморазвитие, расширение горизонтов и внутренних возможностей. Когда я встала за дирижерский пульт — пришло осознание того, что не хватает еще очень многого. Сейчас учусь у великого педагога — Семена Когана в Ростовской государственной консерватории имени Сергея Рахманинова.
Сила рока
— Внешне дирижеры производят впечатление экспрессивных людей. Это характерно только для сцены, или вы и в жизни очень эмоциональны?
— От любого артиста требуется большая эмоциональная отдача. Если внутренне ты пуст — тебе нечего сказать зрителям. Это необъяснимо, но оркестр чувствует, если с дирижером что-то не так. Поэтому он должен себя постоянно наполнять эмоциями, впечатлениями, учиться, путешествовать, смотреть фильмы. В ход идет все!
Добавлю, что важно чувствовать и обратную отдачу, от зрителей. Два раза в своей жизни мы с оркестром выступали в ресторане, перед жующими людьми. Тогда я поняла, насколько это сложно. Обязательно нужен контакт с аудиторией. Если его нет, а публика в зале стучит по тарелкам — это дискредитирует музыканта.
— Репертуар «Harmonia cealestis» насыщен музыкой в стиле барокко. Что вас привлекает в этом жанре?
— Да, кроме того, что мы играли много современной музыки, уральских и немецких композиторов, в репертуаре всегда были композиции в жанре барокко: Арканджело Корелли, Генриха Бибера, Георга Филиппа Телемана, Георга Фридриха Генделя, Иоганна Себастьяна Баха, Антонио Вивальди. Я заразила этой «болезнью» музыкантов, и фактически каждую репетицию, не зависимо от того, исполняем на концерте барокко или нет, эти композиции проигрывали. Барочную музыку мало кто умеет играть. Более того, ее считают скучной и неинтересной. Все дело в том, что нужно ее уметь подать. На самом деле это чистая рок-музыка, та же сила и особая энергетика.
Рок-музыку, особенно русский рок, с удовольствием слушаю, когда есть свободное время. Вообще же люблю тишину. Работая с музыкой, не так часто получается остаться в «звуковом вакууме». Для меня большая проблема просто зайти в кафе и покушать. С порога непременно начинают осаждать громкие звуки, не всегда высокой пробы.
— За рубежом есть музыканты с консерваторским образованием, те, кто, исполняя нечто в стиле «поп-классики», симфонического рока, собирают огромные залы на своих концертах. Как вы думаете, это могло бы быть интересно в России?
— Да, это может быть популярно, собирать залы и приносить доходы. Но я бы лучше подирижировала Чайковского или того же Брамса. Это такие глубины, которые открываешь каждый раз снова. Гениальная музыка, к ней постоянно можно возвращаться.
— На каких площадках вы бы хотели поработать?
— Число оркестров не играет определяющей роли. Неважно, сколько музыкантов, вопрос в том, что ты с ними будешь делать. Для меня мечта — создать свой театр. Когда собирала камерный оркестр, никто не верил, что у меня получится, и не помогал в этой работе. Несмотря на это, выступая на разных площадках, экспериментируя, мы добились многого. Чего стоит просто сделать так, чтобы оркестр, не получая поддержки от государства, существовал. Нас все хвалили, но, несмотря на попытки, получить финансирование от властей не удалось. Сейчас, когда сокращаются статьи расходов, время не для культуры.
«Работаю без выходных»
— Традиционно работа не сулит музыкантам больших заработков. Как, по вашим ощущениям, это отражается на профессии?
— Чтобы это понять, достаточно посмотреть на конкурсы в вузы. Я поступала в консерваторию, когда попасть туда на общих основаниях было практически невозможно. Сейчас в большинстве таких вузов все больше недоборов. Музыканты очень мало зарабатывают, и люди просто не понимают, зачем идти в консерваторию, чтобы всю жизнь жить на нищенскую зарплату.
Многие талантливые музыканты отказываются от профессии, идут в торговлю, потому что всегда нужны деньги… Музыкант — это тяжело. Постоянно доказывать, выбивать, просить, ходить «на поклон» — на этом культура и держится. Культура, как говорил Ницше, это «яблочная кожура над раскаленным хаосом», и она до сих пор существует благодаря людям, которые не могут жить иначе.
Я никогда не думала о профессии как о способе заработать. На первом месте всегда была самореализация, желание понять, для чего ты родился. Механичность, работа с понедельника по пятницу, жизнь в узких рамках — не поддается пониманию. Я стараюсь придерживаться правила: жить по внутренним побуждениям. Должна признать, это в свое время приносило определенные неудобства мне и моей семье. Но ради удовлетворения от того, что ты делаешь, стоит работать без выходных, идти на компромиссы, искать способы заработать, оставаясь верным себе. Как бы это банально ни звучало, в жизни очень важно найти свое предназначение.
— Если бы оно было не в дирижерстве, то где?
— Стою за пультом давно и, честно говоря, несмотря на сложности, только здесь себя и вижу. Женщин до сих пор не очень жалуют в профессии. Знаю, что на мои концерты приходят дирижеры, изучают, но приглашать в коллективы не спешат. Так уж сложилось, что в нашем мире на хорошую должность просто так не попадешь. А у мужчин-дирижеров очень ревностное отношение к своей профессии. Был у меня такой случай, когда в театр не взяли только потому, что главный дирижер работать со мной категорически отказался. Поэтому всегда ратую за то, чтобы эти должности в театрах были конкурсными. Я бы посоревновалась!
— Какие творческие планы намерены воплощать в жизнь, когда закончится учеба в Ростове-на-Дону? Думаете ли о том, чтобы возобновить работу в оркестре?
— С некоторыми ребятами из «Harmonia caelestis» мы отработали пять лет, есть музыканты, которые присоединились к нам позже. Это наше общее дело. Но будущее оркестра зависит от того, кто его объединяет. Если руководитель и дирижер в коллективе постоянно меняются, он постепенно теряет свое лицо, а видение музыки размывается. Моя профессия связана с постоянными гастролями. Сейчас предложения о работе поступают из разных театров, в разных географических точках. Сегодня я здесь, а что будет завтра — мне не известно.
