...Бабка Афимья умирала мучительно. Высохла, как мумия, не вставала, пить-есть отказывалась. Родню измучила, да и сама, видно было, никак не могла смерти дождаться. Каждое утро дочка прикладывала к лицу старухи зеркальце. Зеркальце неизменно запотевало. Так прошел год. Местные старушки, подружки бабки, все пытались втолковать родне ее: некому ей, всю жизнь врачевавшей заговорами да молитвой всю их деревню, силу передать, вот и не принимает ее господь. Те отмахивались, — мол, суеверия. На каникулы в деревню родители сослали правнука бабки, 14-летнего Пашку. Как сейчас вспоминает 49-летний уже Павел Николаевич, сцена, которая произошла, едва он вошел в дом, до сих пор в памяти у него, как будто вчера было. Тетка стояла на кухне, — только зашла, не успела коромысло с полными ведрами снять, как вдруг раздался бабкин голос: «Пашка, поди сюда». Тетка так и села прямо с ведрами. Год молчала старуха, и вдруг — ясный командирский голос. Пашка подошел. Бабка Афимья взяла его за руку: «Сынок, отпусти меня, возьми силу мою». Мальчик, оторопев, кивнул. Та что-то зашептала, крепко — откуда сила взялась! — сжала руку правнука: «Только береги себя, болеть будешь». Отпустила и снова замолчала, как и не было ничего. Пашка к вечеру забыл и про бабку, и о своем молчаливом обещании. А старуха умерла через два дня — тихо, во сне.
Куда ноги понесли
Всю жизнь Павел Савельев работал, работал, работал. Потому что знал: главное в этой жизни — деньги. Есть они — ты король, нет — и тебя нет, и звать никак. И доработался — инфаркт, потом второй. Когда случился третий, врачи заговорили об инвалидности. Павел все не мог взять в толк, что все это происходит с ним, 32-летним мужиком. Он — инвалид? В голове не укладывалось. А сердце давало знать о себе все чаще, — иногда так прихватывало, что сам встать не мог, пошевелиться боялся. Жена обращаться с ним стала как с убогим. То нельзя, это вредно, ни выпить, ни в баньку... В общем, загрустил Павел Николаевич. Да так загрустил, что все опротивело: общаться ни с кем не хотел, все калымы забросил, в дом деньги совсем перестал носить. А в один прекрасный день с ним случилось и вовсе нечто из ряда вон. Встал утром, а в голове одна мысль — надо спасаться, надо спасаться... Как рассказывает Павел, в то утро он вытащил свой охотничий рюкзак, напихал в него все патроны, что были в доме, дробь, пыжи, теплые вещи, соль, спички. И сел писать жене записку. Пытался объяснить, почему уходит. Не получилось. Плюнул, достал заначку, поделил поровну — на билет на электричку и про запас. Сердце болело так, что жутко становилось. Кое-как доплелся до вокзала. По пути какой-то внутренний голос нашептал — спасение в тайге. Причем раньше Павел ни в какой тайге не был, но мысль эту принял сразу, как приказ. Денег хватило на электричку до Заринска. Вышел, поежился — дело было в феврале, — и пошел куда-то. Как сам говорит, куда ноги несли. Долго по снегу просто так не пройдешь. Выломал две доски из забора, примотал к ногам, — так и шел. Шел долго, — к тайге подошел почти через два месяца. По пути откуда-то всплыли в памяти абсолютно неизвестные ему раньше вещи. Кончились, например, спички — научился добывать огонь, стреляя в кучку сухого мха. Научился «вить гнезда» в нижних раскидистых лапах пихты. Костры научился разводить так, что земля к ночевке прогревалась — хоть в футболке спи. Сам удивлялся, как ловко получалось составлять сборы для чая, — зимой из веточек, весной из трав, летом — из ягод. Мог целыми днями ничего не есть, — только пил родниковую воду. Вот тогда, рассказывает, убедился, что живая вода — есть. Посидит у родника, попьет, на солнышко полюбуется — и энергии на троих. Про сердце и думать забыл.
Волк человеку друг
В тайге Павел прожил полтора года. Волосы отросли ниже плеч, борода, как у Льва Толстого. На душе — полный покой. Единственное — общаться с людьми так и не хотелось. Разговаривал со зверьем — с зайцами, с белками. Приручил орленка, — подобрал выпавшего из гнезда птенца, выкормил и держал сначала на привязи — думал, улетит. Как-то снял веревку — тот покрутился, полетал и... вернулся. Так и жили вместе до осени. Почему-то, сам удивлялся, совершенно не боялся зверей. А ведь бывало, и часто, — проснется утром, а вокруг «гнезда» все в рысьих следах. И волков встречал, и медведя-шатуна. «Тут главное, — рассказывает Павел, — просто не бояться, и они тебя не тронут». Питался в основном птицей, и летом — рыбой. Кстати, удочку он взять с собой забыл, нашел в заброшенной охотничьей избушке. Похудел, — уходил упитанным мужичком под 90 килограммов, в тайге сбросил тридцать. Но самое главное, когда Павел говорит об этом, глаза у него аж горят, — переменился он сам. То, что раньше казалось ему важным, нужным — деньги, вещи, дорогие машины, еды побольше да пожирнее, — стало абсолютно чуждым. Он сам смущается, когда рассказывает об этом: «вот ведь как в романе каком — ушел одним человеком, а вернулся-то совершенно другим. У меня система ценностей так изменилась — мать родная не узнала бы. Я научился слушать себя, душу свою — и поступать, как она, душа, велит». Сам себя не узнавал, — мог часами любоваться закатом, игрой воды в ручье, птичьими выкрутасами. «Раньше, точно знаю, мимо прошел бы и не заметил, а тут смотрю и понимаю, что значит — «душа радуется». Мне так хорошо на душе, наверное, только в детстве было. Всему радовался, как ребенок, — солнцу, новому дню, воздуху... Помню, раз просыпаюсь — напротив меня на камне рысь сидит и прямо купается в лучах солнечных. В точности как кошка, — шерстка переливается, сама жмурится, вертится под солнышком — засмотрелся. Потом чуть веткой хрустнул — она в мою сторону глянула и деру». Заядлый охотник, он стал снимать петли, расставленные другими на зверье, заваливать ямы-ловушки. «Больше, чем надо на пропитание, я это четко понял, брать просто нельзя. Тайга таких не любит, как бы выдавливает».
К поздней осени Павел вдруг почувствовал, что соскучился по людям. Он и раньше пытался выйти к туристам, да плохо этот «выход» кончился. Представьте — сидят горожане, бивачок разбили, тушенку только-только открыли, водочку разлили... Вдруг треск из кустов — и появляется натуральное чудище: волосы по ветру, борода обледенела, в каком-то тряпье, сам развеселый, ружье наперевес. Мхатовская пауза, во время которой Павел сообразил дать задний ход, — «а то уже их бы инфаркт хватил». Но к ноябрю решился — все, пора домой. Как шел обратно — отдельная песня, ведь забрался аж в Горную Шорию. Дома встретили беглеца с восторгом, правда, памятуя о трех инфарктах, ни о чем не расспрашивали.
Всевидящие… руки
Сейчас Павел — известный в Барнауле «костоправ». Работает он, конечно, неофициально, дома. То, что он делает — уникально, о нем легенды по городу ходят. Например, ему ничего не стоит в два дня... срастить перелом. Его обожают инсультники, — Павел самых что ни на есть лежачих за год на ноги ставит. Пока мы разговаривали, Павел — сидел в метрах трех! — с лету сказал, почему у меня болит голова (она в то утро просто раскалывалась) и что мне делать со спиной (а эта разгибаться не желала). Он не может четко объяснить, что чувствуют его руки, когда он ведет ими вдоль тела пациента. Но больной орган его руки «видят» сразу. И тут же приходит — откуда, Павел объяснить не может — решение, как лечить. Сейчас он — один из самых востребованных мануальщиков в городе. Имя его и адрес люди по сарафанному радио передают. Но он берется за десятки заказов не ради денег. Просто помогать людям — это ему по душе, это то, что ему хочется делать. А прабабкину-то силу чувствуете, спрашиваем. «Да, конечно, я многое могу и словами вылечить, многое — травами. Но, мне кажется, главное — это то, что руки у меня стали как какой-то сверхточный прибор. К сожалению, я вижу будущее и очень не люблю, когда меня об этом пытают. Не надо человеку знать многого наперед. Хотя, конечно, если я вижу опасность, я предупреждаю. Но... дело в том, что вмешиваться в будущее — это очень серьезно. И даже опасно. А главное — бесполезно: чему быть, того не миновать, это сказано абсолютно в точку».
Кстати, вернувшись из тайги, Павел под нажимом жены прошел полное кардиологическое обследование. Ни следа от прежних инфарктных рубцов, кардиограмма 25-летнего. Врач, который два года назад вытаскивал Павла после третьего инфаркта практически с того света, от шока отходил долго.
